Нелли Шульман - Вельяминовы – Дорога на восток. Книга первая
— Четырнадцать человек, — улыбнулась женщина. "Вся семья, как хорошо. И пятнадцатый, — она положила ладонь на свой живот.
— Питер, — Жанна замялась и шепнула что-то ему на ухо.
— О, — он поднял бровь и проглотил устрицу, — вот это как раз мне очень по душе, дорогая жена. Каждый день, если можно. А лучше, — он потянулся еще за одной, — по несколько раз в день. Я очень рад, что врач тебе это рекомендовал, — добавил Питер. Жанна, обняв его, целуя седой висок — счастливо улыбнулась.
Робеспьер зашел в подъезд на набережной Августинок, и отряхнул шелковый зонтик — на улице шел снег с дождем. Он пригладил белокурые волосы. Поднявшись наверх, увидев знакомую дверь, он чуть слышно шепнул: "Тео…, Сейчас она станет моей, я уверен. Она одна. Нам теперь никто и ничто не помешает. Я брошу к ее ногам всю Францию, у нее будет свой театр, ей будут поклоняться, как богине. Как олицетворению Высшего Существа…, - он, внезапно, замер:
— Правильно. Республике понадобится символ, та, что будет представлять наши ценности — свободу и равенство. Она будет нашим гербом, ее изображения появятся на медалях, ее скульптуры поставят на площадях Парижа. Тео, Тео…Кто из женщин откажется от такого?
Он постучал и вежливо сказал в приоткрытую дверь: "Месье Робеспьер к мадемуазель де Лу".
— Мадемуазель де Лу тут больше не живет, — ответил ему грубый голос. Робеспьер победно улыбнулся: "Так я и знал, что Тео выгнала эту дуру. Сейчас я ее увижу, сейчас объяснюсь ей в любви. Она мне не откажет, не может отказать".
— Тогда я бы хотел видеть мадемуазель Бенджаман, — попросил он.
— Мадемуазель Бенджаман не принимает, — Робеспьер вслушался: "Голос знакомый. Это один из тех охранников, они близнецы".
— Она болеет? — обеспокоенно спросил Робеспьер. "Передайте ей, пожалуйста, что я бы хотел засвидетельствовать свое почтение".
— Мадемуазель Бенджаман не принимает, — процедил мужчина. Дверь захлопнулась. Робеспьер, стоя на площадке, глядя на еле заметный силуэт собора в залитом дождем окне, помолчал. Пробормотав: "Я еще вернусь", он спустился вниз. Робеспьер вышел на набережную. Ежась от холода, подняв зонтик, он взглянул на окна квартиры — тяжелая, бархатная штора на мгновение заколыхалась.
Робеспьер стоял, вскинув голову, не отводя глаз от ее окон. Потом, шепнув что-то, он пошел прочь, вдоль реки, подставив лицо пронзительному ветру, чувствуя, как закипают в глазах злые, упрямые слезы.
Эпилог
Париж, июль 1789 года
На правом берегу реки поднимался сизый, тяжелый дым. Звонили колокола, в синем летнем небе метались растревоженные птицы. Марта, что стояла на балконе, прислушалась — от Бастилии все еще доносились выстрелы. Остров Ситэ был пуст. Она вцепилась пальцами в кованую решетку: "Все туда ушли. Господи, где же Джон? Второй день его нет, сказал, что уезжает в Версаль и до сих пор не вернулся".
Кто-то прижался к ее боку. Она погладила светлые локоны дочери. "Мама, — Элиза подняла зеленые глаза, — а где папа?"
— Скоро будет, — попыталась улыбнуться Марта, ощущая ногой холод пистолета, засунутого за кружевной чулок. "Как это Джон сказал, — вспомнила она, — его величество сейчас должен принять решение о будущем Франции, иначе он опоздает. Депутаты от третьего сословия еще в июне дали клятву — не разъезжаться, пока в стране не будет конституции. Бедный Людовик, он же совсем недавно старшего сына потерял, он еще в трауре".
— Скоро, — твердо повторила Марта и вздрогнула — до нее донеслись отдаленные раскаты пушек.
— А дядя Теодор? — все не отставала Элиза.
— Дядя Теодор в Арсенале, с месье Лавуазье, — хмуро ответила Марта. "Увозят оружие, которое вчера не успели разграбить, — вздохнула она про себя. "И так — толпа в Бастилию отправилась только потому, что там порох хранится. В ней всего семь заключенных сидит, кого там освобождать? Де Сада? Хотя его же перевели оттуда, в Шарантон, Джон говорил, — она горько усмехнулась. Вдохнув запах гари, Марта заставила себя сказать: "Надо присмотреть за тем, как накрывают обед. Дядя Питер сейчас привезет профессора Бойера".
— А с тетей Жанной все будет в порядке? — озабоченно спросила Элиза. "Это больно — когда ребеночек рождается?"
— Больно, — согласилась Марта, оглядывая убранную белыми розами столовую. На крахмальной скатерти стояли тарелки севрского фарфора, блестело серебро. Она, подойдя к Франсуа, едва слышно велела: "Надо шторы опустить, на всякий случай".
Он только улыбнулся: "Там шваль всякая, ваша светлость, у Бастилии — пошумят и разойдутся. Весь Париж знает, что тут мадемуазель Бенджаман живет — кто сюда попробует камень швырнуть, быстро в Сене окажется".
Марта дернула углом рта. Наклонившись к Элизе, она добавила: "Больно, но скоро у тети Жанны будет сыночек, или доченька, — просто надо потерпеть".
— Жалко, что они с дядей Питером в Англию уедут, — вздохнула Элиза. "Так весело было, на Рождество, мама, когда все тут собрались. А мы в Париже останемся?"
— Конечно, — Марта пощекотала ее: "Правильно Франсуа говорит — пошумят и разойдутся. Национальная Ассамблея подаст королю проект конституции, Людовик его примет, и все успокоится".
Она прошла в спальню. Жанна полусидела, опираясь на подушки — свежая, цветущая, с заколотыми на затылке белокурыми волосами. Тео, что держала ее за руку, повернулась: "Встать хочет. Скажи ты ей, что не надо этого, пока врач не приехал".
Марта вспомнила Рождество в Венсенне. Зима была снежной, дети катались с холма на санках. Жанна, которой только разрешили подняться — осторожно ходила по аллеям парка, держась за руку Питера. Она была закутана в соболью шубку, волосы прикрыты меховой шапочкой, Питер что-то нежно шептал ей на ухо. Марта попросила: "Господи, только бы у них все хорошо было. Любят же друг друга, сразу видно".
Майкл — весь в снегу, со сбитым набок шарфом, оказался рядом с ней. Подросток улыбнулся: "Я так рад за папу. Жанна очень добрая, и готовит она так, — мальчик облизнулся, — что я теперь до лета, тетя Марта, этого гуся вспоминать буду, с каштанами и яблоками. И хорошо, что маленький родится, — Майкл едва успел закончить. Услышав крик с горки: "Будем состязаться — кто быстрее!", — он побежал к младшим.
— Странно, — подумала Марта, глядя вслед мальчику, — он ведь не по крови Питеру сын, а все равно похож. Только глаза чуть раскосые, это в отца у него. А так — тоже легкий, изящный, невысокий. Тедди его на два года младше, а выше чуть ли не на голову. И Пьетро тоже — вверх тянется, в родителей.
Марта смотрела на сына и видела его отца. Тот же упрямый очерк подбородка, высокий лоб, та же привычка раздувать ноздри, — когда Тедди был чем-то недоволен. "Дэниел и Мэтью покойный на мистера Дэвида — меньше похожи, — иногда говорила себе Марта. "Хоть характером Тедди в меня и папу, тут беспокоиться не о чем".
